Раннее весеннее утро. В палате было ещё темно. Изредка с улицы были слышны звуки проезжающих машин. В сумерках города перекликались беззаботные птицы…
Хотелось, чтобы время перенеслось на год раньше, чтобы этот день провести не в пропахшей антибиотиками и смертью больнице, а в совершенно противоположном месте. Например, в уютном кругу своей семьи... Чтобы в квартире снова стоял родной и привычный запах пирожков с курагой – трудов маминой ранней беготни на кухне. Чтобы Ажар, проснувшаяся непривычно рано, болтая ногами на стуле, рассказывала своим нежным детским голоском слушавшей в пол-уха маме: «А ты знаешь, что пишут девочки Дильшату? А я знаю, я читала в его сотке, когда он ушел выносить мусор!» Дильшат… Хотелось бы, чтобы он снова пришел в ярости домой и ловил бы визжащую от страха сестренку по всему дому с выкриками: «Что ты наговорила Дине про меня?!». А уставшая с работы мама вяло прикрикнула бы на них, а потом, махнув на них рукой, посвятила бы это дело мне…
Но я знала, что так уже никогда не будет. Что нам пришлось отправить Ажар к бабушке в Кульсары и, скорее всего на очень длинный срок. Мама у брата в Усть-Камане, где находится на реабилитации после серьёзной душевной травмы… А я… Я сижу у койки больного, когда-то походившего на моего младшего брата. Ужасающие дозы, вечные ломки и уже под конец аппарат жизнеобеспечения, к которому он подключен уже довольно давно, окончательно высосали из него всю его молодую жизнь. Передо мной лежал труп, в котором ещё билось некое подобие сердца. Мне было невыносимо больно смотреть на это изо дня в день. Но среди этой всклоченной и смешанной массы под названием «мой мир» я чувствовала себя единственным человеком, способным ещё разумно себя вести и оценивать ситуацию…
Время приближалось к рассвету. Вошла медсестра и на ходу, не глядя, поздоровавшись со мной, стала выполнять ежедневные утренние процедуры над моим братом. Я отвернулась, мне было тошно. С детства меня отвращал вид крови, а когда человеку при мне меняли капельницы или бинты, я часто падала в обморок. Но теперь, когда вместо чужого лежал мой родной брат, мне было просто тяжело все это видеть.
За то время, что я пробыла в больнице, я изрядно похудела, побледнела, так что меня легко можно было принять за постоянную пациентку наркологического отделения. В первое время на меня с беспокойством поглядывали врачи и несколько раз настаивали, чтобы я вернулась в свою палату. А сейчас меня уже все знают и часто приглашают попить кофе в перерыве. Такие постоянные посетители, как я, запрещены здесь, но зная, что мой брат находится в очень серьёзном положении, а также мою «проблемную семью», разрешают мне остаться. Жалеют… Нет, у меня не проблемная семья. Неполная, но не проблемная. Сколько себя помню, мы никогда ни на что не жаловались. Да, были трудные времена, когда мы оставались без крыши над головой и ночевали у добрых соседей, но мы всегда были друг у друга и нам было проще. Отец ушел от нас, когда Ажар не было и года. Тогда мне было 15, Дильшату – 7. Он ни разу к нам не приходил и не высылал денег. 6 лет назад он умер от передозировки наркотиков... Маме было очень трудно растить нас одной, она работала как и в дневную смену, так и в ночную. Чтобы хоть как-то помочь, в 14 я устроилась подрабатывать в кафе. Помимо работы надо было ещё ухаживать за младшими, так что наверно это и были по-настоящему трудными временами. Мама, хотя мы и никогда и не жили в роскоши, очень много времени уделяла нашему образованию. У нас всегда не было недостатка в учебниках и прочих учебных вещах. Мама очень хотела вырастить из нас «людей», так как сама она не имела высшего образования, в чем часто раскаивалась. Мы дети, знали, что большая часть расходов уходит на нас, старались не огорчать в этом мать. Я окончила школу с отличием, а затем и университет. Теперь работаю в одной небольшой кампании менеджером. Ажар в свои 10 лет уже выигрывала множество олимпиад. Дильшат в этом году должен был хорошо окончить школу, и, казалось бы, только недавно мы все вместе сидели на кухне и обсуждали, куда он хочет поступить и на кого. А он всю жизнь хотел стать адвокатом. Но случилось непредвиденное.
В июле прошлого года Дильшат с его девушкой попали в аварию. Они взяли на прокат машину, чтобы съездить за город, но в их машину врезался грузовик. Дильшат, сидевший за рулем, выжил, а девушка – нет. С тех пор начался резкий перелом в его жизни. Он ходил в депрессии 3 месяца, говорил, что во всем виноват он. Мы старались переубедить его. Сначала мы, а потом уже и психологи. Но безуспешно. Иногда неделями он сидел взаперти у себя в комнате, и мы боялись что он может повеситься или вскрыть вены. Но этого не произошло. Дильшат стал колоться. Однажды я застала его плачущим на кухне. Он поднял голову, и я с ужасом увидела его пустые безжизненные глаза. Он опустил голову и снова беззвучно зарыдал. Я обняла его и стала утешать. И только тогда заметила у него на руках отеки и синяки. Сначала я была как в трансе, все поплыло у меня перед глазами. Хотелось представить, что сейчас я очнусь, и все будет нормально. Мой братишка не может колоться, мне просто показалось. Но нет… Это было правдой. На мои многочисленные вопросы, упреки, слезы он отвечал единственным однотонным «прости». Я не стала говорить матери, надеялась переубедить его и заставить бросить и лечиться. Он кивал головой и временами действительно хотел и пытался прекратить. Но потом начались ломки. Я теряла его прямо на руках. Однажды я застала его, когда он собирался ввести в себя очередную дозу. Я просто села рядом с ним и молча посмотрела ему в глаза. Он смотрел на меня красными, вспухшими глазами полными слез. После долгого молчания я начала:
- Я не стану тебя ни в чем укорять. Мне просто интересно, не жалко ли тебе мать? Она не перенесет, когда узнает. Она столько вложила в нас, надеялась, что когда-нибудь будет по-настоящему гордиться нами. А что с ней будет, когда она узнает, что её единственный сын пошел по пути своего отца? А Ажар? Она всегда брала с тебя пример, всегда бежала именно к тебе, когда ей было страшно, одиноко, когда её кто-нибудь обижал. Подумай хотя бы о ней. Я знаю, тебе очень тяжело сейчас, после смерти Дины. А когда умрешь ты, представь, что будет с нами. Ты должен знать, что мы тебя очень любим. Дина умерла, но мы - ещё нет. Ты знаешь, что у нас и так, кроме друг друга никого нет. Ты должен жить. Хотя бы для нас.
Дильшат отвернул лицо, и у него задрожали руки. Я прижала его голову к себе и поцеловала. Через некоторое время он произнес:
- Знаешь, иногда я слышу её голос. Она винит меня в своей смерти. Каждый раз. Она говорит, что если бы не я, то она была бы жива. Но она понимает, что этого уже не будет и зовет меня к себе. Она говорит, то, что я выжил - ошибка. Я люблю вас, но и её тоже. Дозы помогают заглушить её голос. Но ненадолго. Через некоторое время она опять приходит. Она не успокоится, пока я не умру.
После этого мы долго плакали. Я пообещала, что если он позволит, психиатры заставят Дину навсегда исчезнуть, а в клиниках его избавят от зависимости. Но для этого нужно его согласие. И тогда все будет, как раньше. Он согласился. На следующий день мы должны были идти в клинику. А утром его увезла скорая с диагнозом «передозировка»…
У мамы, после того как она узнала об этом, случился инфаркт, и она долгое время провела в больнице. Ажар мы старались ничего не говорить, но она всегда была очень смышленым ребенком и догадалась сама.
- Дильшат – наркоман, да? – однажды неожиданно спросила она.
Я была в смятении и не знала, что ответить. Я не хотела лгать сестренке, так как она была вправе узнать правду. Но подумала, как все эти события свалятся на хрупкую детскую головку, и промолчала.
- И он тоже, как папа… умрет? – на последнем слове голос у неё сорвался, и она зарыдала. Я кинулась её успокаивать и говорить, что она не права, что у Дильшата всё будет хорошо, а папа – это совсем другое дело. Но она вырвалась и с криком: «Я тебе не верю»,- убежала к себе. Я была слишком утомлена и слаба, чтобы бежать за ней.
Вечером того же дня она, с огромным чемоданом, открыла входную дверь и со словами «я ухожу» вышла в подъезд. Пришлось насильно её вернуть и вскоре отвезти её к бабушке. После этого я несколько раз пыталась вызвать её к разговору по телефону, объяснить всю серьёзность ситуации, но она обрывала разговор. Я знала, что неправильно с ней поступила, что детей так не воспитывают, но была так убита случившимся, что не знала, что делать.
Маму выписали из больницы, но она стала такой нервной, что вскоре её забрал к себе брат. Он был врачом в психиатрической больнице и положил маму к себе на лечение. А я осталась здесь, с Дильшатом. Он долгое время был в реанимации, и неделями я его не видела. Сейчас его состояние относительно стабильное, но все же очень тяжелое. Благо главврач клиники был нашим знакомым, и я могла навещать брата. Иногда Дильшат приходил в себя, но ненадолго, удивлялся, почему у меня красные глаза. Его часто пытались навестить его друзья и подруги, но их не впускали. Они приноси ему цветы, всякие фрукты. Мне было приятно, что у него кто-то есть. Иногда я виделась с подругами, но так как они работали, они не могли посвятить мне много времени. Чаще мы общались по сотовому. Однажды моя знакомая при встрече посмотрела на меня с жалостью и сказала:
- Такими темпами ты умрешь раньше него.
Конечно, я закатила скандал и разорвала все связи с ней. Но действительно, я была в таком ужасном состоянии, что даже врачи рекомендовали мне пойти домой, выспаться и поесть. А Дильшату становилось всё хуже и хуже. Часто врачи сочувственно хлопали меня по плечу и молча говорили «крепитесь». Несколько раз он был вот-вот при смерти, меня даже запускали к нему попрощаться, но он выживал.
Надо сказать, что моя личная жизнь, после всех этих событий не пошла в гору. Мы расстались с моим молодым человеком из-за того, что он решил, что не хочет связывать свою жизнь с такой семейкой, как у меня. В общем, если бы я и вправду умерла, все узнали бы только через месяц… Моя жизнь безнадежно накладывалась.
Дильшат
Открыв глаза, увидел пустоту. Нарастающий страх временно заглушил тупую боль. «Это и называется смертью», - с ужасом подумал он. Но постепенно глаза привыкли к темноте, и уже можно было различить знакомые очертания палаты. «Сколько сейчас времени? Какой день недели? Какой месяц?» - Дильшат с усилием пытался вспомнить. Но безуспешно, он слишком долго лежал без сознания. За окном была темень. Очевидно, была ночь. В палате никого не было, на кресле он различил сумку сестры. Безумно хотелось пить. Он попытался повернуть голову, но все поплыло перед глазами. Попытался что-нибудь сказать, но изо рта вырвались какие-то непонятные звуки. Он закрыл глаза и автоматически перед ним поплыли картинки прошлого... Он вспомнил автокатастрофу, безжизненное окровавленное тело на своих руках - всё, что осталось от горячо любимой девушки… Нет, он не хотел, чтобы так всё закончилось. Он помнил тот чудесный день, когда они с Диной съездили за город на пикник. Он чувствовал легкое дуновение летнего ветерка и сладкий запах её духов. Помнил вкус холодной горной реки и её сладких губ…
Теплые воспоминания неожиданно прервал громкий крик о помощи. Дильшат открыл глаза. Голос прозвучал так близко и так четко, что он, тяжело дыша, принялся вновь осматривать комнату. Его глаза судорожно бегали из угла в угол. Внезапно они остановились. Он вспомнил этот голос. Вспомнил этот крик. Она звала на помощь. В последний раз. И он не смог ей помочь. Слезы горечи и страдания побежали по лицу. Дильшат закрыл глаза, и тупая боль стала ещё сильней. Нет, он не хотел, чтобы так получилось. Он честно пытался всё начать с начала. А какие у него были потом планы – закончить учебу, поступить в вуз, устроиться на хорошо оплачиваемую работу и помогать семье. Семья… Семья – это близкие и дорогие друг другу люди, а они связаны такой особой невидимой цепочкой. Когда одному из этих людей было плохо, другой чувствовал это всем сердцем. Он любил их. Сколько он помнил, они всегда желали ему добра и делали все, чтобы каждый член семьи был доволен. В тяжелое время они не унывали, потому что были друг у друга, и это помогало им справиться с трудностями.
…Слезы сестры и матери, обеспокоенное лицо младшей сестренки… Внезапно Дильшат понял, какой удар он нанес своей и без того несчастной семье. Нет, он никогда, ни в коем случае не хотел чем-то обидеть или сделать больно кому-то из них. Но после смерти Дины все стало ужасно, лучше умереть, но что станет с его семьей после его смерти? В один момент он представил свои похороны, свой черный гроб и маленькую группу людей в черном – его близких. Нет, этого не должно было случиться. Пусть у него и не так много родных, но они не должны страдать из-за него. Боль стихала.
Мама
Звоню дочери. С Дильшатом всё нормально… Если его состояние можно назвать нормальным вообще… Боже, каково жить в постоянном страхе, что наступит новый день, а он останется во вчерашнем? Когда набираешь дрожащей рукой номер, и при каждом гудке сильно сжимается сердце? Каково каждый раз осознавать безнадежность и знать, что где-то там твои дети, которые нуждаются в помощи, а ты здесь и ничем не можешь помочь? Принимать опротивевшие таблетки и весь день ощущать их горький вкус во рту. Просыпаться и чувствовать запах больницы. Больно давит на виски, и хочется заснуть и проснуться пару лет назад. Звоню Ажар. Она до сих пор не может придти в себя после случившегося с братом и всё ещё держит на нас обиду за то, что мы ей вовремя не сказали. Конечно, это приносит боль, но утешает, что хоть с ней всё хорошо. Сердце болит за старших – Дильшат уже давно лежит без сознания, а Арайлым отдает все своё время, ухаживая за братом, хотя её ждет работа и своя жизнь… Нет, надо вернуться и помочь ей. Но как? Брат не отпускает, говорит, что я должна вылечиться, и лишь тогда можно будет ехать. Но когда это будет? Что может случиться за это время с моими детьми? И, в конце концов, что я психически больна, чтобы находиться здесь? Там ведь мои дети, и они нуждаются в моей помощи!
Ажар
Ажар сидела на подоконнике и, прислонившись головой к окну, смотрела на улицу. Там, среди уже слегка позеленевших деревьев, стояла старая, уже с облупленной краской на куполе, мечеть. Сегодня была пятница, и все верующие мусульмане спешили туда. С высоты 6 этажа они сливались в одну единую пеструю массу. Тут были и спешащие взрослые, которые хотели быстрее пройти всю эту религиозную процедуру и убежать по своим делам, и маленькие капризные дети, которых насильно привели их верующие родители, и пожилые люди неторопливо направлялись к входу. Часто в этой массе появлялись белые платки – это бабушки медленно шли к мечети. Бабушка Ажар не ходила в мечеть. Их семья была не верующая. Наверное, это было не всегда так, но ввиду произошедших с её семьей проблем и трудностей, вера в Аллаха постепенно угасала и вскоре исчезла совсем.
Ажар подняла голову и посмотрела на отблеск солнца в деревьях. На холодном стекле оставался след от её дыхания. Часто Ажар задумывалась, почему её жизнь отличается от жизни её одноклассников и друзей. А в последний год эти мысли посещали её почти всегда. В школе, когда просочился слух о том, что её брат лежит в наркологическом диспансере, её стали дразнить, многие указывали на нее пальцем, и часто Ажар просиживала все уроки в школьном туалете, закрыв лицо руками. Она плакала от обиды, несправедливости и жестокости со стороны одноклассников. Она плакала, потому что знала, что всё то, что они говорят – правда. Что, действительно, её брат – наркоман, а мать лежит в психиатрической больнице. Было бы проще представить, что это всё неправда, что на самом деле всё у них хорошо, и у неё дружная, такая же, как у всех, семья. Но если бы так… Часто, услышав от подруг, как они отдыхали где-нибудь в Турции с родителями, как они катались на парашюте и на катере, Ажар чувствовала скрытую зависть и понимала, что её семья вряд ли поедет когда-нибудь в Турцию и вообще куда-либо. А теперь ни о какой Турции не могло быть и речи. Ажар очень скучала по своим родным. Иногда звонили мать и сестра, но как только Ажар слышала их голос в трубке, как её охватывала злость на них за то, что у неё не может быть такой же нормальной семьи - без проблем, как у других, и ей хотелось обидеть их и сделать их виноватыми. Уже потом Ажар понимала, что поступает неправильно по отношению к ним, но не могла ничего с собой поделать.
Обстановка в квартире в Кульсарах была не самой благоприятной. Ажар жила с бабушкой – матерью мамы. Она никогда не участвовала ни в воспитании своих внуков, ни в жизни своей дочери. Бабушка отказалась признавать маму Ажар своей дочерью, как только та связалась с отцом Ажар. А в этот раз взяла внучку лишь по просьбе её сестры. И теперь, живя с бабушкой, Ажар приходилось каждый день слышать упреки, перемежающиеся с руганью, обвинения в адрес матери и покойного отца.
Сейчас бабушки не было дома, и Ажар могла побыть в спокойствии. Она уже не первый час сидела перед окном и думала. О том, что всё могло сложиться иначе. Она сильно беспокоилась за родных. Часто проводила ночи в слезах. Как бы она хотела, чтобы всё было, как раньше. Смотря на ярко-голубое небо, ей вдруг очень сильно захотелось, чтобы Аллах, в которого она тихо верила, помог ей в этот трудный для неё период жизни. Сейчас ей хотелось выговориться кому-нибудь, рассказать про всё, что держала в себе такое долгое время. Хотелось услышать слова поддержки, ощутить, что есть люди на земле, которым ты не безразлична. И она решила позвонить сестре.
Я
Очень удивилась, что мне звонит сестренка. Внезапный звонок сотового заставил меня вернуться в этот мир, и я поспешила выйти из отделения. С беспокойством взяла телефон:
- Привет Арай! – каково было услышать голосок сестренки после всего, что случилось. – Привет, дорогая, как ты? Всё хорошо? Как бабушка? Она не обижает тебя? – вопросы так и сыпались с моей стороны.
- Всё хорошо. Бабушка не подарок, но я справляюсь. Мои губы тронула давно позабытая улыбка. - Как ты? Как… Дильшат?
- Всё хорошо, с ним всё нормально, - говорю со вздохом и упорной надеждой, что это действительно так.
- Я соскучилась... Мне плохо без всех вас, – я услышала, что она говорит это, чуть не плача.
- Всё будет хорошо, слышишь? Скоро всё это закончится, и всё опять будет так, как было раньше.
- Я очень надеюсь… Арайка, знаешь, прости меня, пожалуйста, я неправильно относилась к тебе в последнее время. Мне очень стыдно за себя…
- Ничего, я тебя понимаю, я сама всё делала не так. Но теперь всё нормально.
- Ладно, я слышу, что бабушка поднимается по лестнице. Передавай привет Дильшату. Пусть быстрее выздоравливает. Я люблю вас... – эти слова были сказаны так искренне, что у меня невольно потекли слезы.
- И мы тебя тоже любим Ажарик! Пока. Привет бабуле.
На этом связь оборвалась. Я прислонилась к холодной стенке, и, закрыв лицо, руками беззвучно зарыдала. Я была так рада помириться с сестренкой, что эта радость была единственным лучиком для меня. Мне очень хотелось верить, что теперь всё будет хорошо.
Дильшат
Очнулся и первое, что увидел, это Арай. Она спала на стуле рядом с его койкой. Дильшат так давно не видел сестру и не слышал её голоса, что попробовал произнести её имя и попытаться разбудить. К удивлению, он произнес имя, но, отвыкши, сказал его слишком громко, и бедняжка так и подскочила на стуле. Дильшат постарался было её успокоить, но горло пересохло, и вырвался сдавленный писк. Арай, увидев, наконец, очнувшегося братишку, подбежала к нему, обняла и принялась расспрашивать о самочувствии. Поняв, что тот хочет пить, поднесла к его губам стакан прохладной воды. Теперь, спустя долгое время, вода, которую прежде он пил каждый день, казалась ему самым вкусным и чудесным напитком. Утолив жажду, Дильшат первым делом попросил прощения у сестры.
- Знаешь, сейчас всё уже позади, и я уверена, что теперь у нас всё будет просто чудесно! – сказала она, целуя его в лоб. Было трудно определить, правду ли она говорит, так как в последнее время она всё время твердила эти слова. Но Дильшат этого не знал. Он чувствовал себя намного лучше, и слова сестры подействовали на него обнадеживающе.
Он узнал, что лежит уже почти месяц, и его состояние было тяжелым, но теперь в аппарате жизнеобеспечения, к которому он был подключен в первое время, он больше не нуждается.
- С такими темпами тебя выпишут через недельки две! – Арай говорила так радостно и с таким энтузиазмом, что её настроение передалось и брату. Он узнал, что мама в Усть-Каменогорске уже чувствует себя намного лучше, и вскоре собирается приехать к ним. Ажар у бабушки, и у неё тоже всё хорошо, и она передает привет.
Но вот радостную атмосферу прерывает медсестра, которая зашла, чтобы провести ежедневные процедуры. Увидя, что больной пришел в себя, она наскоро поздравила и попросила Арай удалиться на время. Сестра поцеловала Дильшата в лоб и направилась к двери. Дильшат, насколько позволял его неокрепший голос, крикнул ей:
- Арай, я люблю тебя!
- И я тебя, милый, - сказала она с улыбкой и вышла.
Я
С улыбкой на лице и с легкой душой выхожу из палаты. Как я рада, что с Дильшатом все в порядке, и он небольшими шагами направляется к выздоровлению. Звоню матери, хочу обрадовать её этим известием.
- Алло, мам, привет, это Арай. Как у тебя дела? Как здоровье?
- Здравствуй, родная! Как я рада, что ты позвонила! Я безумно соскучилась по вас, мои милые! Как Дильшат?
- С ним всё просто отлично! Сегодня он пришел в себя, врачи говорят, что он просто оживает на глазах! - я не могу сдержать переполнявшей меня радости и говорю всё слишком быстро. Но мама, кажется, всё понимает:
- Боже, ты не знаешь как же я этому рада! Передавай ему привет, скажи, что я очень за него рада, пусть выздоравливает, я его очень люблю и скучаю! Как ты, доченька?
- Со мной всё в порядке, недавно звонила Ажар. У неё тоже всё хорошо. Она передала привет. Как ты, мама? Тебе лучше?
- О, со мной всё просто замечательно! Собираюсь к вам, но эти глупые врачи не хотят меня отпускать!
- Мам, если они говорят, что нельзя, - значит нельзя. Тебе надо до конца вылечиться. Тем более у нас тут всё как нельзя лучше.
- И это меня очень радует! Ладно, доча, меня тут просят закругляться. Вредно, видите ли! Целую, всем привет!
Нажимаю на «отбой». Теперь я не думаю, я уверена, что все дела пойдут на лад!
Поворачиваюсь и в ужасе застываю. Прямо передо мной стоит относительно молодой мужчина в белом халате и суровыми глазами, наполовину скрытыми под тонкими прозрачными очками, смотрит на меня. Это был высокий худощавый человек со строгими чертами лица, темными волосами и с пронзительным, испытывающим взглядом. По телу пробежали мурашки.
- Кто вы и что делаете здесь? – его голос полностью оправдывал его внешность.
Пытаюсь объяснить, что я пришла навестить брата. Но из-за смешанного чувства ещё не стихшей радости и нарастающего страха к этому человеку, речь становится малопонятной и сбивчивой. Мужчина посмотрел на меня с некоторой жалостью.
- Так, девушка, в этом отделении посещение больных запрещено. И врачи должны были вас предупредить об этом. Если только Вы не проникли сюда другим путем, - он посмотрел на меня с подозрением. Я раздраженно опровергла это измышление. Сказала, что любой врач может подтвердить, что я здесь самым законным путем.
- Тогда Вы должны лежать в своей палате и принимать таблетки, - зло усмехнулся врач, - а теперь, будьте добры, немедленно покиньте учреждение, пока я не прибегнул к более эффективным мерам.
Я потребовала главного врача.
- Он перед Вами, - раздраженно ответил он. Врач был определенно склонен к беседе, так как в другой раз он мог просто выкинуть меня. Потом я узнала, что бывшего главного врача – нашего знакомого, недавно уволили из-за халатного отношения к своему делу и на замену поставили этого мужчину.
Я пыталась качать права, что я здесь уже не первый раз и теперь меня не могут так просто вывести. Вкратце поведала свою ситуацию и т.д.
- Как трогательно, но поверьте, такие истории я слышу каждый день. Я искренне сочувствую вам и вашей семье, но, в конце концов, таковы порядки и сейчас вы немедленно удалитесь.
Спорить с ним было бесполезно. Я попросила хотя бы попрощаться с братом, что он мне любезно позволил. Пообещав Дильшату, что обязательно ему позвоню, и когда он сможет встать на ноги, мы обязательно увидимся, я покинула больницу и поехала домой. Только там, на пороге дома я вспомнила забытый на столе в палате мобильник.
Я
Обнаружив пропажу сотового, у меня началась паника. Ведь это был мой единственный источник связи с родными. В сотый раз перерыв сумку, вывернув все карманы, я окончательно убедилась в том, что мобильника здесь нет. Соседки не было в доме, и я не могла позвонить на свой номер. Оставалось только ехать назад, в больницу. Но тут домашний телефон зазвонил. К моему изумлению, это был тот самый врач, с которым у меня был далеко не самый приятный разговор несколько часов назад. Он назвал моё имя и фамилию и поинтересовался, я ли это. Затем он сказал, что с помощью Дильшата он узнал городской номер, чтобы сообщить о том, что я оставила свой мобильный в палате у брата. Я сердечно поблагодарила врача, и сказала, что сейчас приеду чтобы забрать его. На что он ответил отрицательно:
- Я уже сказал Вам сегодня о том, что посторонние в это отделение не допускаются. Сегодня вечером Вам передадут телефон. Назовите свой адрес.
С неохотой я его продиктовала, так как рассчитывала ещё заодно навестить брата.
Вечером того же дня в квартиру позвонили. На пороге стоял тот самый врач, но уже без белого халата, в обычном деловом костюме. Было неприлично держать его на пороге и мне пришлось впустить его в квартиру. Он передал мне мой сотовый, а также попросил прощения за то, что пришлось меня сегодня выставить. Извинения как никак пришлось принять. Видя мое потерянное лицо, врач, а его имя было Нуршат, постарался меня успокоить. Он заверил меня, что недели через две Дильшата должны выписать. Вместо былого негодования и презрения к нему теперь была лишь благодарность и дружеская симпатия. Все, наконец-то, становилось на свои места, как было еще до того…
Комментарии:
Нет комментариев