Лето. Балкон. Вид на район. Обычный, железно-бетонный район приморского, промышленного города.
Три металлургических завода и порт. Как пауки расположились они в разных частях города. Чадящие, страшные лаборатории по производству металла, проката, труб и рельс. Гиганты, извергающие ежедневно тонны дыма и копоти. Серебристая пыль от отходов покрывала все вокруг. А когда ветер дул в сторону моего района, едкий сернистый запах кокса проникал повсюду. Но к счастью балкон у меня выходил на другую сторону.
Вид с балкона у меня просторный. Девятый этаж как никак. Вид на закат, на две школы и два детских садика. Все утопает в зелени. Люблю я свой балкон и вид с него люблю очень. За детишками можно понаблюдать. Такие они невинные, копошатся себе там, внизу. Воспитатели их пасут. Растят для жизни. Страшно за них немного, Они еще даже наверно не подозревают, что впереди будет много радости и боли. И не понятно и не известно, что ждет каждого из них в будущем. Кто из них кем станет. Кто сядет, а кто рано ляжет. Дети. Бегают, ругаются, что-то делят и чем-то делятся друг с другом. Отбирают и дарят. Живут и выживают. Еще вполне не понимая, что добро, а что зло. Это взрослым все ясно и понятно. А им нет.
Так я думал, стоя на балконе и проживая, или прозябая в один из долгих, летних дней Украинского лета.
В такие дни не хочется ничего и никого. Не слышать, ни видеть, не быть и не участвовать.
На удивление я был трезв и не «вмазан». Просто не стал ничего придумывать. Благо я не в «системе» и не с похмелья. Было бы так, там волей-неволей нужно что-то придумывать. А так, можно и не шевелиться. Хотя напряжение внутри есть. Есть оно всегда, когда я трезв. Нервозность и страх. Как фон. Чем бы не занимался, что бы ни делал, если сесть и прислушаться к себе…. Страх и напряжение. Нет его только когда я пьян или «вмазан».
Покурить. Я вошел в зал, и взгляд наткнулся на клетку с крысами. Единственными живыми существами, за которыми я способен ухаживать. Так как, из – за частых запоев и других приключений, могу не появляться дома неделями. Другие животные бы просто не вынесли таких пыток голодом и жаждой. А крысам что? Они настолько неприхотливы, что могут и поголодать И на хлебе с водой недельку прожить. Иногда я им закидывал в клетку булку хлеба и уезжал по своим делам. Возвращался, а они живы. Приспособились к жизни в клетке, попривыкли. Вонь правда невообразимая от них стоит, если не менять опилки больше двух дней, а им хоть бы что! Наверно и говно есть смогут с голодухи. Я правда не проверял, но думаю смогут.
Крысы у меня две. Самец и самочка. «Клаус» и «Белая». «Клауса» я отобрал у малолеток еще маленьким крысенышем. Уж не знаю, как он к ним попал, но мне сразу понравилась идея вырастить настоящую подвальную крысу дома. Был он большой, смышленый и трусоватый. Хвост сантиметров тридцать. Мерзкий, голый хвостище. Когда я выпускал его из клетки, он любил забраться мне на плечо или за пазуху и там молча сидеть.
Самка появилась у меня из зоомагазина. Декоративная, белая краска. Когда «Клаус» подрос, решил я его порадовать девочкой. Сделать из него мужчину. Купил ему женскую особь, подсадил в клетку, а наутро там ее не нашел. Он ее просто съел. Вторую сумочку постигла та же участь. Он сожрал и ее. А когда я принес эту, не особо надеясь на успех предприятия, то она быстро так расставила акценты и точки над «и». Загнала его в угол, покусала и стали они жить тихой, мирной, семейной жизнью. «Клаус» понимал только язык силы. Стал он ей мужем, а она ему верной , боевой подругой. Жрать они стали своих детей. Своих крысенышей. Понесла она сразу и с завидным постоянством была брюхата. Не успеет родить, они их в ту же ночь, сожрут напару. Крысы. Животные дикие, одним словом.
Вот я бы своего ребенка вряд ли бы смог съесть. Да и убить тоже. Да и человека другого мне всегда трудно было обидеть. Разве что для самообороны.
Я взял сигарету и обратно вышел на балкон. Балкон заменял мне телевизор. «Телика» у меня не было, поэтому я круглосуточно смотрел передачу про жизнь. Либо сам учувствовал в этой телепередаче.
Не успел я прикурить, как на площадку перед моим подъездом вырулила машина моего старшего, двоюродного брата-Васи. Эту машину я узнал бы из тысяч других. Эта машина была знаком. Знаком того, что я сегодня «вмажусь». Сердце радостно постучало в грудную клетку. Саанеек! Все будет хорошо! Тук… Туккк… Тук… Губы непроизвольно растянулись в улыбку.
Васек был одним из моих старших братьев. Я его боялся и уважал. Я был младшим в нашей большой семье. Вернее я был сыном младшего из бабкиных детей. А детей у бабки с дедом было восемнадцать душ. Старшие растили младших, так и повелось в нашей семье. Васёк иногда, «вмазавшись» сокрушался, болезный.
-Наши папки и мамки собирались на праздники, вместе отдыхали, водку пили…. А я тебя «на иглу подсадил».
-Ну, не ты, так я бы и сам нашел с кем «вмазаться». Лучше уж ты братуха.
Девять из них дожили до того возраста, когда сами могли иметь детей и поэтому братьев, и сестер у меня было много. Все старшие и все двоюродные. Вася был старше на восемь лет. Наркоман и вор. Сидевший. Хитрый и жесткий. Чувство юмора у него присутствовало и порою заменяло интеллект. Вася был в отца, дядю Петю. Крепкий и коренастый. В семнадцать лет он ударом мог вырубить и обобрать человека, чем в принципе и промышлял на «Слободке» со своими приятелями. Для меня он был авторитетом. Я его любил за силу и надежность и за то, что он был мне братом. Он был первый, кто дал мне попробовать наркотики, когда я подрос. И в этом не было злого умысла из мифов о «подсадке» невинных детишек барыгами на иглу. Он делился со мной опытом, как получить наилучший кайф в этой жизни. Делился лучшим, что он знал. При этом он провел со мной не одну беседу о том, что криминал и вся эта романтика воровская «…дерьмо полное и фуфло несусветное… Не ведись малой ты на этих мутнорылых фраеров, рыбин лагерных. Понятия… Понятия… Первые, суки подставят и так подведут тебе член к носу, что ты и просечь не успеешь где твои вещи. Понятий у самих с Гулькин член! А Гулька с их член. Так что смотри! Увижу с блатными с района…Со всеми этими «Пеньками» и «Ольхашами», со всей этой шушерой сволочной, пеняй на себя, раскумарю по полной! Под молотки попадешь». А момлотки у Васи были огого! И если бы не зона, вырос бы из него хороший боксер. Тренер за ним домой приходил, лишь бы Вася занимался. Но Вася стал заниматься другими делами, за что и отсидел три с половиной на общем режиме.
Машина неспеша зарулила на площадку и остановилась. Из нее вылезло два человека. Брат и еще кто-то. Его я не знал. Брат поднял голову и кивнув мне головой, что-то сказал незнакомцу. Тот, разминаясь, расправил плечи, покрутил головой. Был он худ и высок. Наркоман, отметил про себя я. При чем с бооольшим стажем.
Наркоманов я узнавал с первого взгляда. Было в них, что-то общее. Худые и бледные лица и тела. Неторопливые и плавные движения. Своеобразная привычка почесывать лицо. Сутулость. Все те неуловимые признаки принадлежности человека к наркоманской касте. Наркоман обыкновенный. Одна штука, констатировал я свой приговор этому «типу». Несмотря на жару, одет он был в костюм и рубашку. В руках нес небольшую и плотно набитую сумку. Я проводил их взглядом до самого козырька, который был над входом в подъезд. Вася всегда привозил с собой интересные человеческие экземпляры. Этот, по-видимому, не был исключением. Чувство предвкушения усилилось. Мне нравилась «движуха», нравилось жить этой паразитической жизнью. С детства я был романтиком.
Дверь в мою трехкомнатную квартиру была хлипкая и деревянная. Я всегда слышал шум работающего лифта. Заранее открыв дверь, я стал ждать.
Первым вошел Вася и с порога спросил:- « Печку включил?»
Вася «катать вату» не любил. За ним вошел незнакомец и оценивающе оглядел коридор и часть зала. Странно, но не один мускул не дрогнул на его лице, ни чувств, ни эмоций, ничего не выражало лицо этого человека. Так же мертвы и безжизненны были и глаза. Глубоко посаженные и бесцветные, они смотрели из подлобья двумя колючими дулами пистолетов.
А удивиться было чему. Все стены в зале были мной расписаны от пола и до потолка разными страшными картинками. Монстры, эсесовские офицеры, надписи на английском и название рок, треш, металл групп, покрывали обои. Целый паноптикум уродов и гадов. В центре всего было распятие с разлагающимся Иисусом.
Он молча вошел на кухню, не спрашивая разрешения, поджег газовую печь и так же молча и бесшумно стал выкладывать « причиндалы» для варки из своей сумки. По всей видимости, я его мало волновал и присутствие моё для него, было чисто номинальным. Скорее всего, для него я был чем-то вроде шкафа или тумбочки.
-Поможешь тут Лешему-сказал Васик, а я пока мотнусь по делам.
-Леший малому много не делай своего яду, а то еще «отъедет». Не больше пол куба.
Леший молча кивнул. Лицо его было похоже на череп. На очень злой и страшный череп. Серая кожа плотно обтягивала кости его головы. Кожа местами шелушилась от сухости. Узкие, обескровленные и потрескавшиеся губы. Щель рта застыла в циничной и наглой ухмылке. Он как будто постоянно разговаривал с собой о чем-то, только ему известном и приятном, вел внутренний монолог. Подстрижен он был коротко и аккуратно.
Больше всего он был похож на ожившую мумию, что я видел в «Эрмитаже». Мумия, только живая. Живая и не бритая. Двухдневная, седая щетина покрывала восковой слепок лица. По всей видимости, кто-то следил за его одеждой. Она была удивительно чистой, для его внешности и состояние здоровья. «Отпетый», охарактеризовал я его про себя. Лицо наркоманской национальности.
Вася уехал, и я остался один на один с этим высоким и худым до ужаса наркоманом. На вид ему было лет тридцать пять. Он молча продолжал заниматься приготовлением. Мы молчали. Я молчал, так как не знал с чего можно начать разговор. А он, судя по всему, был в состоянии легкого употребления, и разговаривать ему особо не хотелось. Да и о чем мы могли поговорить?!
Я просто сидел и смотрел, как из его сумки появляется небольшая, химическая лаборатория. Там была однокомфорная, электрическая печка. Миска, кастрюля, половник. Тряпочки и баночки аккуратно располагались, со щепетильностью и точностью, на моем кухонном столе. Пару рабочих «баянов» и вся кухня предстала во всей красе. Дополняла все это «выкидуха». Невероятной красоты «кнопарь» с кровостоком, мелкими зубьями по верхней кромке, и надписью на латыни «Homo homini, Lupus est». Как у любого, уважающего жулика, у Лешего был шарм. Не смотря на свою ужасную внешность, он не опустился.
Это была алхимия. Для любого знающего и умеющего наркомана, приготовление наркотиков это не просто будни, это искусство! Песня. Где он и автор, и композитор, и исполнитель одновременно. У каждого из варщиков был свой особый секрет приготовления, свой подчерк, свои манеры. И если бы приготовление наркотиков было поставлено на поток и легализовано, то многие бы открыли свои кафе. Я так и вижу вывеску «У Мазанного», был такой вундеркинд на нашем районе. Делал такие «кубы» на продажу, как «для сэбэ». Приезжали к нему со всего города.
Леший по истине был шеф-поваром международного класса. Наркоман с большой и заглавной буквы. Динозавр. На хищника он был похож и внешне. Спокойная, не ведающая жалости акула, заплыла на мою кухню.
Даже не глядя на меня, он вдруг, как бы для самого себя, сказал :- «Слыш… Малой. Вася мне говорил, шо ты «рокешник» слушаешь»?
От неожиданности я вздрогнул и не сразу осознал, сказал он это или мне показалась.
-Ну да…промямлил я.
-А есть у тебя такие клоуны…Такая песня у них есть… Мы все сдохнем…Родимся и сдохнем? Типо такого?
-Крематорий? Догадался я. Мы рождены, что бы завтра сдохнуть?
-Во, во,во… В натуре родимся, чтоб сдохнуть…. Поставь, а малой.
Это была не просьба, Это было указание.
Заиграл Крематорий и Леший подобрел и разговорился. Стал меня расспрашивать, чем я живу, что обычно делаю, чья эта квартирка? Стал пробивать меня, что я за пассажир такой.
-Молодой ты еще, не сидел пока? Все впереди- обнадеживающе подбодрил меня он.
Еще многому научишься. А ты шо такой спокойный?
-Ну … Не знаю. Я не спокойный, я сдержанный просто.
- Это хорошо - сказал он и задумавшись, стал разговаривать сам с собой – Может поднатаскать тебя в картишки «шпилить»?! Я стану подискивать лошков, и мы с тобой напару их станем немного обыгрывать и обувать. Ну, например я им буду говорить, что ты с Севера, что лох не пуганый, есть «капуста»…. А сам тебе стану картишки сдавать. А не плохая идея! Я вот Васе немного твоему обязан, не плохой у тебя братец то…. И вот тебя немного подучу, и будет тебе профессия.
-На-ка вот отожми солому, а то у меня с руками проблемы. И он мне показал свои ладони. Белые и растрескавшиеся от частого контакта с растворителем.
-А ты «втроряки» забирать будешь,- спросил я в надежде, что они останутся мне , как трофей и законная добыча.
-«Втроряки»?! – Леший смерил меня взглядом удава, собирающегося позавтракать мартышкой.
-«Вторяков» у меня не бывает. Ты, конечно, можешь попробовать что-то потянуть из этой «соломы», но сомневаюсь, что у тебя получиться взять хоть пол - куба с нее.
И он еще раз посмотрел на меня, как на насекомое.
Так постепенно мы с ним и разговорились. Оказалось, что поговорить Леший любил. Он стал мне рассказывать истории из своей картежной практики и своих многочисленных отсидок. А отсидел он в общей сложности лет одиннадцать.
Географию Украины он знал по зонам и тюрьмам, по этапам и пересылкам. Где сидеть лучше, а где хуже. Где есть, какие особенности в режиме и сговорчивы ли «дубаки». Где теплее зимой и прохладнее летом. Масса всяких полезных советов и подробностей рассказал мне Леший о выживании в тюрьмах и зонах. Казалось, он готовил меня к отсидке, неизбежной, как «кумары» в «тэрче». И тени сомнения у него не возникало, что я сяду. Рано или поздно, но сяду. И он делился со мной бескорыстно знаниями, которые позволят мне там выжить, и не «запороть какой нибудь косяк».
-Леший а ты давно торчишь? Так все делаешь аккуратно?! Почти горючкой и не пахнет.
Леший чуть заметно улыбнулся, ему явно польстило моё замечание, он был тщеславен.
-Да лет с пятнадцати наверно…. Он на несколько секунд задумался. Да! С тех пор как в картишки меня научил один «шпилевой играть». Он меня и «приделал» впервые. Двадцать лет прошло?! – наигранно удивился он.
-Дело прошлое, я даже в зоне иногда в «системе» был. Такие там приходилось дела проворачивать…. Он хищно улыбнулся, вспомнив эти «дела». Мне стало не хорошо, от этой улыбки. Оскал Лешего наводил на мрачные фантазии.
-Кино просто – продолжил он.
-Раз знаешь, заехал с этапа к нам в отряд фраер один Донецкий. Смотрю, а у него фиксы рыжие в пасти. Вот она, моя «раскумарочка» приехала! Вывожу я его, слышь…. За барак с одним кентом своим. Чисто «на бойся его развел», чисто на страх взял. Жути поднагнал на него, он и обоссался сучонок.
А меня один урка старый учил, как фиксы выковыривать изо рта. Берешь ложку, на огне ее греешь хорошенько. Накаливаешь. К фиксе приставил и слушаешь. Как щелкнет, значит, цемент отошел. Можно ее вынимать.
«Спалился» я тогда-с сожалением сказал Леший- Всё не продумал, ну тогда то я первый раз, по неопытности! К «операм» таскали меня, в БУРе отсидел…. Ну фигня! Кино то не в том, малой. Я после то, как дело на поток поставил, заранее все подготавливал. Клиенту зуб рандолевый делали, чтоб не видно было, что фиксу то он пожертвовал на наше дело воровское.
А в тот раз, кино бля…. Я факел то скрутил из газеты. Ложку грею, к фиксе ее подставляю, а она не щелкает…. Я подставляю, а она не щелкает?! Палево же…. Огонь. Ну, я разнервничался, в пасть ему этот факел засунул! – лицо Лешего стало звериным.
-Я прямо представил себя на месте этого фраера! Факел, из горящей газеты который засовывают в рот, темнота и животный страх! Страх и боль! Ужас от всего происходящего.
Леший вошел в раж. Лицо его было настолько исковеркано злостью и звериной ненавистью, что казалось ожившим фильмом ужаса. Ряд мелких, прочиференных зубов казалось, готовых впиться в горло любому, кто станет между ним и опиумом. Жуткое, неописуемое зрелище. Демон. Адский демон, сошедший с моих обоев. И в этом он, как динозавр, был уродлив и прекрасен. Зло в чистом виде! Это завораживало меня как художника, но пугало, как человека.
-Я ему сую ему в пасть этот факел, он верещит, фикса не щелкает! Плюнул я на все эти «мастырки»! Взял да и дернул ее плоскогубцами нахер! Завернул все в платочек носовой, и спать пошёл.
Кино бля…. Утром к «вольняшке» подхожу, есть мол, «фикса рыжая», на «солому» бы поменять или на «ширку» готовую. Он мне, дай гляну. Ну, я то ее с ночи и сам еще не разглядывал - Леший заулыбался – Разворачиваю платочек, а там она и еще два зуба соседних. Платочек весь в кровищи мля! Испачкал. «Вольняшка», морда барыжья прямо там и обрагался. Кино и немцы!
Леший, довольный произведенным на меня эффектом, затих и задумался
И тут я все понял! Что – то свыше снизошло на меня. Это было прозрение. Инсайд. Я вдруг четко и ясно осознал, что для него это действительно смешной эпизод из его лагерных будней. Просто рядовой случай и не более. Номер в цирковом представлении. Реприза в клоунаде под названием «Жисть наркоманская».
В откровении моем я ясно увидел, что через какое – то время я стану таким же бесчувственным и циничным наркоманом. Выгорю изнутри и зачерствею. Превращусь в пустыню, выгоревшую и голую, И только злоба и постоянная неудовлетворенность, только вечный опиумный голод и животные инстинкты, будут моими постоянными спутниками и двигателями в жизни. Я добровольно иду этим путем и ничем не отличаюсь от тысяч других, прошедших предо мной наркоманов. Так разрушилась еще одна моя иллюзия, что я не наркоман. Что я особенный! И просто временно учувствую в этом, как в игре.
В лице Лешего я встретился лицом к лицу с правдой существования в «системе».
Комментарии:
Нет комментариев