В нос ударил затхлый запах старого белья и пыли. В барке длиной где-то в триста метров, в грязном полутемном бараке с всего несколькими работающими электрическими лампами, пространство было поделено на небольшие комнаты, как загоны на ипподроме. Разделены они были шаткими перегородками, не способными выдержать ни одного сильного удара. Из них можно было легко убежать, в комнатках не было даже стенок, в некоторых отсутствовали и занавески. Окон было немного, на все пространство штук десять, не больше. Звуков практически не было, мне казалось, что я разрываю воздух стуком своих каблуков. Каждый шаг царапал сердце.
Я шла по этому бараку, трясясь от ужаса. Руки настолько дрожали, что я предпочла спрятать их в карман, чтобы никто не видел. В каждой отдельной комнатке на раскладушках, на грудах тряпья, на стульях, на полу лежали женщины. Молодые женщины, девушки, иногда еще совсем школьницы, многие гораздо младше меня самой. Почти никто из них не двигался, многие казались мертвыми, и лишь иногда по их телу пробегала судорога, которая доказывала, что в их измученных телах все еще бьется за что-то жизнь. Те, кто хоть как-то шевелился, либо двигались очень медленно, либо делали какие-то странные, безумные вещи. Одна раскачивалась вперед-назад, сидя на корточках и смеялась, даже не смеялась, а хихикала, крепко сжимая левой рукой худое правое запястье. Другая медленно ходила от перегородки до перегородки, отталкивалась и шагала назад. Когда я проходила мимо ее комнатки, эта девушка – когда-то безумно красивая, с кудрявыми каштановыми волосами, упала, но не прекратила движение. Она поползла к перегородке.
Некоторые комнатки были задернуты грубыми серыми занавесками, и я просто побоялась заглянуть туда.
Я не увидела ни одного лица, хоть отдаленно похожего на нормальное человеческое. Глаза у всех были пустые и стеклянные, хуже, чем у кукол, в расширенных до невозможности зрачках жила такая безысходность, что хотелось кричать и тормошить этих девушек, молоденьких девушек, у которых могла быть вся жизнь впереди...
Проходя мимо одного барака –в нем даже было окно – я не смогла не остановиться. Кровать была перевернута, все лохмотья, заменяющие одеяла и простыню, были стащены в угол, куда не добирался свет из маленького окошка. Я различила силуэт женщины с осунувшимся лицом, скрючившейся в этом углу. Перед ней лежал какой-то небольшой предмет, я все никак не могла понять, что это такое и что она делает с ним своими трясущимися руками… Я зашла в барак. С первого моего шага женщина встрепенулась и вскинула голову… Высшие силы, я никогда не забуду того взгляда. Она смотрела на меня, как на судью, забирающего единственного ребенка у матери. Она ненавидела меня всей душой за сделанный шаг.
Я разглядела то, что она так страстно к себе прижимала. Это была кукла, простая дешевая кукла – таких полно в каждом киоске. На полу лежали оторванные от простыни куски ткани, из которых женщина сворачивала кукле одежду, постоянно раздевая и одевая ее.
Когда я рискнула сделать еще один шаг по направлению к женщине, она вдруг откинулась спиной на стену, прижимая куклу к груди еще сильнее, и закричала. Протяжно, страшно, с нотками такого отчаяния, что я начала в прямом смысле задыхаться от этого звука. Ее крик подхватили все, способные кричать в этом бараке. Вой, нечеловеческий и даже не звериный вой разнесся по воздуху, не давая мыслить. Я инстинктивно зажала руками уши и почти выбежала из комнатки. Только когда женщина перестала меня видеть, она успокоилась и снова достала куклу. Когда она замолчала, вой утих повсюду.
В бараке снова повисла тишина.
Я больше не могла там находиться и побежала так быстро, как только могла.
Рывком открыла дверь, выскочила на траву, на яркое весеннее солнце, и упала.
Меня рвало.
Комментарии:
Нет комментариев