— Здравствуйте! До Минска не подвезете? — в салон заглянула приятная дамочка в разноцветном шелковом платке.
— Садитесь, садитесь, довезу. Грибы назад прямо на сиденье ставьте, а то у меня багажник завален всякой ерундой, — пригласила я.
И дальше мы уже разговорились потихоньку, как это обычно бывает в дороге.
— Ой, не запачкать бы.
— Да, не переживайте: сиденья кожаные, протру потом, если что. А корзины у вас знатные. Лисички прямо как живые, свеженькие… Вы что, под таким дождем собирали?
— Да, нет. Мы с сыном целый багажник везли, да по дороге у него что-то с машиной случилось. Пришлось мне на перекладных добираться, завтра с утра очень нужно в городе быть. Так я вот пару небольших корзинок только и взяла.
— Да, работа есть работа.
— Мне не на работу, дочку завтра в Японию провожаю. Я уже не работаю. Пять лет, как пенсионерка.
— Да что вы?! Совсем на пенсионерку не похожи. Вы такая красивая. Никому не говорите, что пенсионерка уже.
— За комплимент спасибо, конечно. Приятно от женщины такие слова слышать. Но мне, честно говоря, все равно. Я мнения людского не боюсь, сама себе цену знаю.
— …
— Да. Слава богу, в наших краях опять лисички размножились, так много, такие красивые. Собирать — одно удовольствие. Хотите, я вас угощу?
— Нет, нет, спасибо. Не надо. У нас хутор в лесу, мы постоянно грибы сами собираем. Хватает.
— Да вы не переживайте, я не сама спину гнула. Это сын у меня грибной магнат. У него целый бизнес с лисичками. Здесь у сборщиков закупает, да в Польшу отсортированные, меленькие продает оптовикам. А нам уж некондиция достается.
— Понятно. Здорово! Никаких вложений, наверное, нет практически?
— Ну, подробности не знаю. Только вот места грибные с цивилизацией теперешней исчезают одно за другим. Вот сын на хуторе живет дальнем, туда грибники почти не доходят, слава богу. А в досягаемых местах выдрали уже все грибницы.
— Как это? Зачем?
— Как? Да, простыми детскими грабельками. Увидят лисичку молоденькую красивую, и весь мох граблями поднимают, все с корнями выдирают, с грибницей.
— Да что вы?! Потом, наверное, пару лет там грибов не будет?
— Про все грибы не скажу. А вот лисички – они самые для коммерции подходящие. Их консервировать хорошо. Красивые баночки получаются. Так вот, если лисички истребить таким образом, лет через пятнадцать новые могут только появиться. А пятнадцать лет можно из жизни вычеркнуть. Вот и меня так грабельками вместе с грибницей вырвала жизнь на пятнадцать лет…
— Ой, вы так это страшно сказали. Как это, на пятнадцать лет?
— Да, вот так. Вот помню жизнь до сорока пяти, и сейчас, когда уже почти шестьдесят, вроде бы жить начинаю опять. Пожалел меня Господь, видно.
***
— Извините. Я решила больше вам вопросов не задавать, но мы же с вами совсем не знакомы. Не удовлетворите мое любопытство? Ну, по поводу этих пятнадцати лет.
— Я рассказать-то могу, я же сказала, что не боюсь уже ничего. Это я раньше скрытная была, все опасалась, что кто-то счастье мое сглазит. Вот понимаете, моя жизнь имеет только две фазы: до 45 и после 60. А эти пятнадцать лет, их просто не было. Просто я ничего из той жизни не знаю, не помню, не видела.
— Вы болели? Или, может, спали? Не понимаю. Или жизнь такая трудная была?
— Нет. Ее просто не было. Просто она оборвалась в один день, и я была уверена, что навсегда. А вот, живу, оказывается. И даже очень хорошо живу. Муж у меня самый прекрасный в мире, дети – самые лучшие, образованные. Все есть. А сейчас, когда можно уже жить, жить не хочется. Ну, просто нет настроения, жить, и все. Вот уже дожди прошли, грибников нет, прогнали, лес дышит дождем, поливает грибницу… грибы растут… а такие безвкусные. Опять я про грибы. У меня фамилия просто девичья Лисичкина, так всю жизнь лисичкой все и называли с детства. Про сон вы хорошо сказали. Точно, я была, пожалуй, в летаргическом сне. Нет, вообще-то… Во сне человек все понимает, а тело не слушается. У меня же было наоборот — мое тело жило какой-то жизнью, я действовала очень даже энергично, а вот голова порой совсем отказывала думать, эмоций – никаких… слезы даже не плакались, хоть и хотелись. Ой, как я говорю… Черт знает что. Вообще-то, я, можно сказать, впервые с кем-то на эту тему говорю.
— Ну, если не хотите, не рассказывайте. Если вам тяжело. Все равно, ведь, мы с вами даже не знакомы.
— Нет уж. Простите, конечно. Но, может, вы меня послушаете? Мне выговориться очень надо. Очень. Вот вы сказали, что я красивая. Я, знаете, это знаю. Я – скромный человек сейчас, не возгоржусь. А раньше… ну, до сорока пяти, я имею в виду, знаете, какая я была?
За мной с детства, да и потом, в юности и молодости, да, практически всегда, мужчины увивались, как ненормальные. Проходу не было. И подруг не было. Одна верная у меня всю жизнь подружка была. Да, и то, ровно до этого сна и была. Сейчас — нету. Никого. Есть муж, сын и дочь. И внучка есть. Только редко вижу, увы.
Муж у меня такой красавец. Днем с огнем не найти такого мужика. И по сей день такой же: умный, красивый. Как принцем в моей жизни появился, так и остался им. Это – моя единственная в жизни любовь. И единственный мужчина. Других не знала. Так влюблена была. Да и он. И все время по молодости говорил, что он меня любит больше. Мы вечно спорили на эту тему.
— А где ж вы такого нашли?
— О! Это – отдельная история. Он у меня иностранец. Чех. Я была на экскурсии в Чехословакии с группой с нашего завода в те еще, советские, времена. В центре Праги присели за столик летнего кафе. Всей группой. На нас все смотрели, как на экспонаты из кунсткамеры: и одеты, и ведут себя так зажато и скромно, что сразу можно вычислить — Советский Союз в гостях! А он с родителями рядом за столиком. Говорят что-то и все на меня именно смотрят в упор. А нам, ведь, общаться нельзя было. Но я не отворачиваюсь – огонь какой-то тянет к нему и все! Плевать на старшего группы. Сидим, улыбаемся вовсю друг другу. И, главное, родители его тоже, пялятся на меня, смотрят в упор и что-то ему все говорят, говорят и улыбаются мне очень по-доброму.
Закончилось тем, что он за нашей группой, целый день, болтаясь по Праге, все-таки познакомился со мной. Кое-как друг друга поняли, он мне в карман адрес и телефон свой положил незаметно. А я ему только имя свое и сказала.
Естественно, никаких писем я не писала, никому не звонила. Языка не знаю, он тоже по-русски пару слов только и пролепетал тогда типа «я лублу». И вот вдруг каким-то чудесным образом, почти через год, он является прямо на моем пороге. Ну, то есть, просто открываю утром, сонная, дверь, ругаясь на ранний звонок, а передо мной – он!
Вот и все! Больше мы не расставались. Он остался жить здесь! Навсегда. И родители его не возражали, что самое странное было тогда для меня.
Оказывается, тогда в Праге, они вышли всей семьей закончить семейный скандал в открытом кафе прямо у подъезда своего дома. Скандал был опять на ту же тему — родители гоняли своего непутевого, хотя уже и состоявшегося в жизни, сына по поводу «пора жениться». Ну, а он возьми, да пошути: «Сейчас выйдем покушать в кафе, какая девушка сядет напротив меня и посмотрит, той и сделаю предложение».
И тут, представьте, я усаживаюсь прямо напротив него и глаз не отвожу от такого красавца писаного! И он от меня. И родители обомлели, так я была хороша. Правда, правда, извините, что хвалюсь.
— Да, что вы! Я же вам сразу сказала, что вы – женщина необыкновенной красоты! Не льщу!
— Короче, все остальное можно не рассказывать. Счастье было не просто полным, а образцово – показательным: взаимность, большая любовь, свадьба, кольца, сын, через три года – дочь, квартира в центре города, у меня работа ради общения просто, у мужа— все супер-пупер. Мне можно было и не работать, короче. Он у меня таким добытчиком был, что я запросто могла бы позволить себе и дома сидеть. Его работа была связана с командировками постоянными к себе же на родину, в Прагу.
Меня от спокойной и счастливой жизни перло так, что я перестала понимать, как другие- то живут. Одна единственная подруга, и та – не замужем, без детей. Только с ней и общалась. Она у нас в доме пропадала день и ночь. И с детьми посидит, и на дачу с нами едет, и все свои беды ежечасно рассказывает. А с другими я заноситься стала, свысока на всех посматривала: тот не так одет, тот не то ест, от третьего спиртным тянет. Причин можно найти великое множество, чтобы отгородиться от всех высоким забором. Я понимала, что бабы мне все поголовно завидуют из-за тряпок и мужа, мужики облизываются и ненавидят, потому как для них я недосягаема. Я – королева, по мелочам не размениваюсь. Никогда ни с кем даже и мысли не было не то, что изменить, а просто в ответ улыбнуться многозначительно.
И вот, сын вырос, отучился в Москве в одном из самых- самых ВУЗов, дочь туда же поступила. Перестройка началась. Муж стал первым бизнесменом в городе. Ну, одним из первых. Организовал огромный рынок коммерческий. Деньги у нас всегда лежали открыто в тумбочках, сейфах, просто на кухне в вазе. Ну, вы понимаете, я не про карманные деньги говорю. Мы их перестали считать просто.
Сын получил должность генерального представителя крупнейшей финской компании здесь, в Белоруссии. В его-то годы! Надо сказать, что и сын и дочь относились к нам, родителям, с трепетом и благоговением абсолютным. И с уважением. Господи, самой противно рассказывать, как все гладко было. Простите. Я уж дорасскажу, да?
— Вы еще спрашиваете?! Я вас не выпущу, пока теперь все не расскажете до конца!
— Так вот, я к чему? Я работу свою не бросала. Мне просто не хотелось дома сидеть, да и подразнить коллектив бабский новой юбкой страсть как нравилось. Мне до дома ехать пару остановок на транспорте, но за мной всегда к парадному крыльцу приезжал или муж, или сын. И я на глазах у заводских толп, спешащих на троллейбусы-трамваи, хлопала дверцей «мерса» или джипа. У сына появилась своя квартира в центре, три машины дорогущих на все случаи жизни. Женился, внучку мне подарил. В его возрасте, почти юном, некоторые только-только заканчивают свои училища и техникумы и живут на деньги родителей. А он у меня такой самостоятельный, образованный. Фирмач, одним словом, бизнесмен молодой.
И вдруг происходит нечто ужасное.
Первый звоночек — я узнаю, что сын разводится с женой. Вернее, что она от него ушла и уехала в другой город с внучкой к своим родителям. Без разговора с нами, безо всяких предупреждений. Подала на развод, все бросила и уехала.
Сын на контакт не идет. Нервный, психованный. Но ни слова, ни полслова ни о чем.
Второе — вдруг узнаем, что фирму его закрыли, его уволили, у него большие неприятности и огромные какие-то долги. Но до подробностей мы не можем добраться. С финнами, с шефом его контакта у нас никакого.
И все! Пошло поехало… Квартиру он продал. Машины его куда-то испарились. И происходит это такими огромными шагами – каждый день какая- то страшная новость, одна хуже другой.
Мужу удалось с ним поговорить. О чем, я не знаю. Только после этого разговора муж в срочном порядке всякими правдами и неправдами отправляет дочь учиться за границу, где живет его очень хороший и надежный друг. Под его контроль.
Я в полном неведении и панике. Вдруг с вещами к нам приезжает сын. Жить. Навсегда. На следующий же день муж с вещами выезжает из квартиры. Уходит от меня. Делает это некрасиво, во время моего рабочего дня. Я прихожу домой и обнаруживаю, что от моего любимого супруга не осталось и носка.
Я – к подруге! Помощи прошу, утешения. Тоже молчит как-то странно, вижу же, что-то знает.
Сын не разговаривает. Да, он практически и не бывает дома. То ночью уезжает куда-то, то под утро приезжает. Не пьет. Замкнулся совсем. Невестка ничего не говорит абсолютно. И трубку бросает, с какого бы я телефона ее ни нашла.
На работе делаю вид той же счастливой дамочки, а домой боюсь идти. И никто не встречает на машине у проходной.
Вот, понимаете, как будто я в другой жизни очутилась за несколько дней.
И тут открывается кое-что. От «добрых» людей узнаю, что, оказывается, муж мой ушел жить не просто куда-то, а у него любовь и совместная семейная жизнь с моей подругой.
А следующая новость, чтоб уж совсем меня с катушек скинуть на рельсы, приходит в ночь, когда я замачиваю слезами подушку по поводу потери любимого супруга, ночью в квартиру, сбив меня с ног, врываются какие-то люди, хватают сына, впихивают его в лифт и исчезают.
Милицию не вызываю, прошу через десятых знакомых дозвониться до мужа и спросить, что мне делать. Он через них же передает, чтобы я никуда не вмешивалась, если хочу жить.
Неделю я не живу. Не сплю, не ем, не хожу на работу. Стою на балконе и тупо смотрю на двери подъезда.
Вдруг телефонный звонок. Дальний родственник из Казахстана просит подъехать в аэропорт и забрать для нас посылочку, которую он передал с оказией.
Хотя мне не до посылок, я бодро радуюсь, собираюсь, беру такси и еду к рейсу.
Самолет задерживался, мне пришлось часа два просто слоняться по пустому аэропорту.
Слышу краем уха речь иностранную, и не просто иностранную, а знакомый уже до боли финский язык. Заглядываю в лица джентльменов в креслах у окна, и сразу же узнаю шефа моего сына. Бывшего шефа. Буквально на колени перед ним бухаюсь, хватаю его за руки и, разразившись рыданием, умоляю сказать, в конце концов, что случилось с моим сыном. Шеф обескуражен и смущен. И сильно растроган. Но говорить ничего не хочет и, видно, не может даже — так расстроился встречей со мной. Говорит через переводчика что-то, тот меня просит отойти в сторону пошептаться.
То, что я услышала, заставило меня забыть про посылку и про все на свете.
— Вы, мадам, нас поставили в крайне затруднительное положение. Вы – мать, и ничего не знаете, а вам бы первой следовало и знать, и забить тревогу. Ваш сын занимал слишком высокий пост для того, чтобы поставить под сомнение репутацию такой серьезной фирмы. К сожалению, мы тоже поняли не сразу, с кем имеем дело, а потому нам пришлось расхлебывать некоторые последствия еще очень долго.
Мадам, ваш сын – наркоман. Причем, наркоман с большим стажем и зашедший слишком далеко. Кроме того, что его самого эта беда засосала глубоко, он вовлек в это некоторых сотрудников фирмы. Мы вовремя успели избавиться (извините) и от вашего сына и от некоторых других. Речь могла зайти и о распространении серьезного наркотического средства, и о контрабанде, и о многом другом. Вы понимаете?
Почти под утро тихо вошел в квартиру сын и прошел в свою комнату. Я не спала, ожидая его вот уже вторую неделю. А в эту ночь, тем более, я думала только о том, что это такое, эти наркотики, как их употребляют, по каким признакам я могла определить, что с сыночком моим такое горе случилось. Я вспоминала, сопоставляла факты.
Никто тогда не знал ничего об этом, по телевизору информации не было, спросить не у кого. Я только и поняла, что муж был в курсе, невестка все знала, потом глаза его с огромными черными зрачками вспомнила. Я даже его пару раз спрашивала, а он отшучивался какими-то визитами к окулисту.
Значит, все знали и берегли просто меня? Значит, это и в самом деле неизлечимо? Значит я сына, что ли, потеряла? Да ни за что! Я буду бороться!
И я решила дождаться утра и говорить с ним прямо и серьезно. Разработать вместе с ним план его же спасения. Где-то же кто-то лечит!
И тут я стала замечать, что все, все-все: и на работе, и соседи… все в курсе. Они же смотрят на меня с обреченным сожалением и злорадством.
Утром сын долго не выходил из комнаты, а мне уже пора было на работу выскакивать. На стук не ответил, вошла. То, что сын мертв, я поняла сразу: открытые застывшие глаза с убежавшими белками, руки-плети, дыхания нет, мне показалось.
Слава богу, врачи «скорой», проверив его руки и по каким-то еще признакам, сразу определили — обыкновенная передозировка.
То, что сына откачали, спасли, было настоящим чудом. Сами врачи сказали, что такого не бывает практически. И представляете, я узнала, что наркоманов у нас — хоть пруд пруди. Боже! Как же я могла так совсем ничего перед носом своим не видеть?
Ну, пять лет мы с вами просто пропустим…
Это рассказывать, все пять лет, и нужно. Как я собирала информацию; как я клянчила деньги у мужа, который сразу сказал, что все кончено, все бесполезно, и ему на все плевать, он, мол, и сам жить хочет; как тайком устраивала сына в различные клиники платные и тайные, чтобы не портить ему анкету; как дочери запрещала приезжать на каникулы домой под разными предлогами, чтобы скрыть от нее все происходящее. То в Прагу к дедушке с бабушкой отправляла, обещая тоже приехать туда всем составом, то вдруг у нас капитальный ремонт, и мы спим на полу на газете, а то она не могла приехать по личным каким-то причинам… Ей деньги муж регулярно передавал.
Однажды мне позвонила из Праги моя пожилая уже совсем свекровь и попросила срочно приехать. Она так и сказала: «Ты должна приехать! Это тебе срочно нужно! Одолжи денег и приезжай»!
И я была в шоке, когда, едва переступив дверь их шикарной квартиры в центре Праги, увидела совсем уже состарившихся и осунувшихся за эти несколько лет моих дорогих людей. Вокруг стояли коробки, пакеты, узлы, сумки и чемоданы.
— Мы продали квартиру и переезжаем в домик в пригороде. Извини, что долго не предлагали тебе помощь, мы хотели выгодно и максимально дорого расстаться с этим жильем. Но, в конце концов, поняли, и что не стены главное в жизни, даже в центре Праги. Вот деньги. Это все – твое лично. Никакого наследства сыну своему, твоему бывшему супругу мы не оставляли. Вылечи внука, не бросай, умоляем!
Я приняла эту жертву, плача и понимая, что сделали для меня те, случайно когда-то встретившиеся люди. И все началось по-новому. Теперь я могла делать что-то серьезное, потому что у меня были не просто деньги, а большие деньги.
Я возила его в Киргизию к целителю и в Варшаву к священнику, я не выпускала его из квартиры, а он выбирался через балкон шестого этажа; я ходила к соседке смотреть телевизор, потому что он вынес постепенно из квартиры все от моих украшений до коврика у порога, я не держала в доме ни копейки, потому что он все равно бы нашел и забрал; похудела на двадцать килограммов, но все говорили, что я похорошела неискренним заговорщическим голосом; я хотела покончить с собой, но вспоминала о дочери и шла в церковь. Боже! Я уже и не помню, как я жила.
Я познакомилась со всеми наркологами Советского Союза и доступных окрестностей. Пока находились в клиниках, я начинала верить, что все получится, сын меня умолял не бросать его, убеждал, что он обязательно выздоровеет и жизнь наша станет нормальной, прежней. Была с ним у Ванги, которая сказала одно – спасут не деньги, спасет отец и сына, и себя самого.
А отец навсегда из нашей жизни исчез. На контакты не шел, я даже не знала, где найти его.
Стоило нам вернуться домой из очередной поездки в какую-нибудь клинику, к сыну опять постоянно кто-то приходил и днем, и ночью. Его находили в деревне у тетки, на даче у моих знакомых. Спрятать и спрятаться было невозможно.
Надо ли вам объяснять, что работу я бросила сразу же по возвращении из Праги тогда — у меня появилась другая и единственная работа — спасать ребенка.
Я ни разу не пожелала ему сгинуть, пропасть, умереть, хотя он меня замучил так, что сама была на грани.
В одной нашей очередной поездке сын решил после двухмесячного успешного курса остаться. Было это под Питером. Я в этот раз что-то уж слишком поверила. И я очень устала. И согласилась. Он сказал, что найдет работу и заживет другой жизнью. Взял денег минимум для того, чтобы снять квартиру.
Все! Я потеряла его на долгих три года. Я стала разыскивать его через месяц. Телефонов мобильных не было, где он устроился жить и работать, я не знала перед отъездом.
Не помню ни одной ночи за эти три года, когда бы я спала. Я не спала вообще. Ну, может, только дремала. Чтобы совсем не сойти с ума, устроилась на работу. Так… на телефоне сидела кем-то, вроде диспетчера. Но, во-первых, я постоянно была на телефоне, а, во-вторых, общалась с людьми.
Поиски вела очень активно. Дошла аж до программы «Жди меня!», несколько раз на студию прорывалась с фото. Да, и просто думала, что вот увидит меня и обнаружится. Теперь я точно поверила Ванге, не могла же я согласиться, что моего сына нет на белом свете. И тогда решила: найду его, сразу же пойду к мужу с ножом в кармане. Если опять скажет, что ему наплевать, просто его убью.
Дочь была в командировке в Москве, и, собираясь уже выходить из гостиничного номера, случайно увидела в передаче меня с фотографией брата.
Ну, и началось! Приехала в Минск, затеяла поиски пообширнее моих, к отцу поехала. Может быть даже, тоже с ножом. Приехала ни с чем: просто в той квартире живут другие люди давно, на работе своей он почти не бывает, офис переехал. А ей пора улетать, работа у нее серьезная в известной японской компании. Она японским языком у меня в совершенстве владеет.
Она расспросила меня о каждой минуте моей жизни. Дочь меня, когда увидела по телевизору, даже не узнала сначала — так я похудела.
Проводила я дочку на самолет, возвращаюсь домой на автобусе. Такси брать не захотела, спешить-то некуда. И уже перед входом в подъезд развернулась, пошла в супермаркет, что по соседству с домом, потому что мне так сильно захотелось пить. Просто ужасно. Причем, захотелось мне кока-колы почему-то со льдом. Я этой гадости в рот не брала сроду. А тут, ну просто слюной подавилась, пока не взяла в руки из холодильника запотевшую холодную бутылку.
Вышла, выпила на улице залпом половину и остановилась у бордюра перед высокой лестницей, чтобы передохнуть.
Из-под ступенек тут же выскочил жутко вонючий, старый бомж и руку протянул к бутылке в надежде, что я сейчас ее оставлю. Я ему брезгливо протягиваю и говорю своим старым презрительным тоном (еще во мне осталась эта зараза, иногда просачивается надменность к беспозвоночным):
— Не хило живете, кока-колой балуетесь.
— Не, женщинка, у меня друг тут… контуженый… афганец бывший… бля… так кока-колу любит! — и скользнул под лестницу.
Не знаю почему, я сделала пару шагов под эту лестницу, и вижу… сын мой… вернее, скелет моего сына, сидит на коробке какой-то из-под телевизора или еще чего-то… Я и отключилась… упала в обморок, наверное, или в сон летаргический впала… или умерла на время.
Когда пришла в себя, меня грузили в «скорую», а рядом милиция, толпа людей, и женщина в рабочем халатике продавщицы из этого супермаркета комментирует: «Не волнуйтесь, задержали мы этого, что вас ударил. Он сам сознался, сказал, что это он вас убил!»
А я же знаю, что никто не ударял. Это он образно сказал так.
Я мыла его, как маленького. Раздела догола и мыла, мыла… не плакала… а он плакал и плакал без остановки… он, оказывается уже не первый год бомжевал тут, в ста метрах от дома, под лестницей.
Когда сын уснул в своей чистой постели, я закрылась на кухне, закурила сигаретку и собралась поставить-таки окончательную точку в прогнозах Ванги. Я решила разыскать мужа. Вот стою перед телефоном и думаю, с кого начать обзвон свой категорический, с угрозами.
И в это время раздался звонок ко мне. Я так испугалась, что чуть не подпрыгнула. Сплюнула через плечо и недовольным голосом пробурчала «Алло».
Звонил он. Муж. Ничего не говорил. Не успел. Я просто сказала: «Приезжай», а он просто поднялся на лифте к квартире. Он звонил из телефонной будки в нашем дворе.
Всю ночь мы сидели на кухне. Сын спал. Позвонила дочь, что долетела нормально. Я ее успокоила произошедшим, хотя бы таким произошедшим.
Утром муж уехал очень рано. Вернулся уже часам к десяти, когда сын все еще спал. Вошел к нему в комнату. Был там около получаса. Вышли оба. Сын в приличной, как раньше, одежде, худой, но такой же красивый, с опущенными в пол глазами и играющими желваками на щеках.Ни чай, ни кофе пить не стали. Муж сказал только, что они сейчас же уезжают. Искать не нужно. Все будет в порядке. Приказал мне постараться жить, просто жить и ждать. И они ушли.
Через полгода только я узнала, что мужа моего в Минске нет уже давно. Он, якобы, даже из страны уехал с сыном.
Еще через полгода, буквально перед Новым годом, приехал какой-то деревенский, очень приятный и приличный мужчина, одетый в камуфляжную форму (по всему видна военная выправка), привез мне елку, мандарины и бутылку шампанского, сказал, что ему велено передать мне привет от мужа и сына. Что они оба живы и, главное — как он подчеркнул это слово — здоровы. А спрашивать ничего, мол, у него не нужно. Он отвечать не будет. Еще не пришло время. И говорить никому ничего тоже не нужно.
Потом был такой же визит этого же человека еще через полгода примерно…да, да, в мой день рождения. Он привез мои любимые духи, букет ландышей, кустик еще не очень спелой земляники и пластиковое детское ведерко с ранними маленькими лисичками, прикрытыми мхом. А главное – была фотография – муж с сыном жарят шашлыки у мангала в лесу. Веселые, здоровые, сын опять в своем весе и в своем облике прежнем, совсем взрослый мужик. Этот странный набор подарков меня вывел из депрессии и опять в нее ввел. Да что ж такое происходит?
— Послушайте, вы передайте, что я просто схожу с ума.
— Ну, я не знаю… это мне передали… не приказано…
— Вы просто скажите, что у мамы был инфаркт, что мне плохо скажите.
Перед самым следующим Новым годом опять приехал этот мужчина. Поздравил с наступающим и сказал, чтобы была готова к вечеру, ехать с ним в гости к моим мужчинам.
Какой вечер?! Я готова была уже через пять минут! День длился вечность.
Мы ехали очень долго, сколько часов, я не знаю. Большую часть пути — по лесным дорогам. Грунтовая корчистая, она, в конце концов, перешла в асфальт, и я увидела свет фонарей. Огромные железные ворота такого же высоченного забора открыл муж, рядом с ним стоял сын в белой рубашке навыпуск.Мы обнялись все втроем и долго-долго просто стояли, не заходя в деревянный, освещенный по-новогоднему красивый терем.Всю ночь проговорили.В тот день утром муж за два часа сдал весь свой бизнес другу, оформил все бумаги и распрощался со столичной сытой жизнью навеки. Путь лежал к бывшему сослуживцу, раннему пенсионеру теперь и егерю, Николаевичу на Полесье. Отпускать ни на минуту сына даже под куст по нужде нельзя было. У него были ломки. Другого такого места, где до цивилизации просто не добраться без транспорта я и по сей день не знаю.
Вот там буквально на цепи, не обращая внимания ни на эти жуткие извивания, ни на крики и стоны законченного за долгие годы и полуживого наркомана, два здоровых мужика держали его. Связь с цивилизацией была только у Николаича.
Строили дом. Настоящий особняк (деньги же были!). Строили все своими силами, своими руками.
Ну, вот, так и выжили… да…
Я уже делала второй круг по кольцевой — не решалась прервать свою собеседницу. К Минску давно подъехали. Она сама заметила и стала заканчивать свой рассказ, подкрашивая губы на ощупь, без зеркала.
— Я все-таки, счастливый человек. Лисичкина. И лисички вот везу красивые какие. Муж у меня есть, сын у меня прекрасный, дочь – самая лучшая в мире… Кстати, невестка, ушла от своего второго мужа. Сын забрал ее со всеми тремя детьми. У нее от второго брака двойня еще. Так что я теперь – еще и бабушка счастливая.
У мужа с сыном дело хорошее, они молодцы у меня, предприниматели. И Николаевича, бывшего надзирателя и охранника хуторского, как члена семьи мы любим. С нами так и живет. Только уж охранять — нужды нет, и проволоку с забора колючую давно сняли. Тогда еще, когда за мной ехали перед Новым годом. И сына охранять не стало нужды. Закончились наши мучения.
— Ой, слава богу! Так, я еще ничего, говорите?
— Ничего. Очень даже ничего!
— Это потому, что я влюблена. По-прежнему. Дочку завтра на самолет провожу, а вечером стариков наших, чехов, с поезда Пражского встречать поеду. Они каждый год теперь на хуторе у нас отдыхают. Лисички обожают, нажарю завтра. А одну корзинку я вам, все-таки, подарю. Не обижайте, возьмите! Вы меня так хорошо слушали. Так слушали, что мне хотелось говорить. Спасибо вам. Только прошу, этот разговор пусть между нами останется, хоть мы и не знакомы, ладно?
— Конечно, конечно. Все нормально, не переживайте.
Попутчица вышла у первой станции метро, переставив «мою» корзинку на первое сиденье, пожелала кучу всего самого-самого, хлопнула дверью.
Я уже тронулась, когда он опять постучалась в пассажирское окно:
— Знаете, я неправильно сказала… Вы, наоборот, мою историю, если возможность такая есть рассказывайте людям, с которыми общаетесь. Вдруг, кому-то поможет! Мне, знаете, этих пятнадцати лет не жалко ни капли. Всего вам, целую, дорогая. До свидания!
А я вот до сих пор думаю про эти пятнадцать лет… сорок пять…прыг-скок…шестьдесят… грустно… несмотря на эти свеженькие и такие веселые рыжие лисички.
Комментарии:
31.03.12, 17:02
Надо же...